Уважаемые друзья предлагаем вам посмотреть программу «На ночь глядя».
Гость программы Леонид Парфёнов.
Мне вообще не нравятся эти определения: журналист, телеведущий. В титрах обычно пишут «автор и ведущий» в том смысле, что сам написал то, что потом произносил. Я все-таки не конферансье, а исполнитель написанного, потому что у меня какой-то идиотский синтаксис и такой внутренний ритм, что с чужим текстом мне не справиться.
О «клонах» Парфенова:
Я за этим не особенно слежу, это замечает моя мама. Она все время говорит: «Вот опять дурак какой-то затряс башкой, как ты еще в детском саду на елке читал». У меня такая манера: я в ритм киваю головой, мне так удобно. Проблема в том, что наша телевизионная журналистика делается вопиюще бесстильно. Никто не ставит задачи, а КАК это сделать, все только – ЧТО. Поэтому ежели кто-то предложил стиль – другой моды не предложено.
О российских звездах:
Реальных телезвезд в нашей стране десятка полтора, и то, по мировым меркам, они не являются такими уж звездами. Вы не сможете назвать никого, кто бы для сегодняшнего времени (да даже для 90-х) был тем, кем Магомаев был для 60-х, а Пугачева – для 70-х. Никакой Опры Уинфри в России не существует. Нет в России ни одной звезды, которая не может гулять по улицам. И пусть об этом не рассказывает Алла Борисовна. Если она не будет идти в концертном платье, то и на нее никто не обратит внимания, потому что люди на улице не смотрят друг другу в лицо.
О своей популярности:
Мне хватает толку понимать, что то, что называется «узнаванка», связано со спецификой профессии. Это просто оттого, что ты пишешь и сам потом это в кадре произносишь. Это сопутствующий фактор.
О своем артистизме на экране:
Это связано с конкретной задачей, а не с желанием проявить себя, получилось это от необходимости. Это не игра, а просто адекватное поведение в кадре, если ты хочешь, чтобы такими средствами была восстановлена документальная журналистская основа.
О телевидении:
Не надо навешивать на телевидение не свойственных ему задач. Не надо думать, что это — Академия наук, театр, кино. Поневоле у нас так получается, если где-то нет кино, театра, то телевизор – это вообще единственное окошко в мир. В принципе — это неправильно. Но когда телевидение занимается своим делом: чтобы фильм было интересно смотреть в 22:30 по Первому каналу, когда это держит – ну почему нет? Это должно быть в чем-то и умное (хотя телевидение это не приветствует), но больше – эмоциональное. Должно быть восприятие, должен быть монтаж, должен быть внутренний ритм. Играть на разных барабанах – к этому телевидение очень приучает. Оно многообразно, как сама жизнь. Можно заниматься аналитической журналистикой, можно вести ток-шоу, викторину, а можно просто создавать хорошее настроение.
О моде на небритость:
По жизни я хожу с двух-трехдневной щетиной: терпеть не могу каждый день бриться. Раньше были эфиры только раз в неделю, это было несложно. Вот сейчас это действительно сложно: при ежедневных съемках, когда снимаешь документальное кино, приходится бриться более-менее все время.
О спектакле «Шарманка» в театре «Современник»:
Мы так снимали театр «Современник», что доснимались до того, что одним из стед-апов стал этот выход на сцену. Мы в очередь с Андреем Васильевым несколько раз играли. Я понял, что не справляюсь с этим совсем. Мне понятно, как на камеру себя вести, и мне совсем не понятно, когда полутемный зал, только чуть-чуть виден кто-то, у кого белая одежда. С точки зрения телевидения, это выглядит с диким пережимом.
О фильме к юбилею А.С.Пушкина:
Телевидением должны заниматься телевизионщики, поэтому мы делали не академическую монографию о Пушкине – пусть ее делают академики – мы делали журналистику. Это было про жизнь, про тогдашнюю эпоху, про цены, про шампанское, про балы, про стиль, про образ, про восприятие.
О фильме «Птица-Гоголь»:
Меня упрекают в телевизионности, что вот, чего-то там намельтешили, а ведь это серьезная тема, она требует вдумчивого подхода. Но мое дело – донести эффект присутствия и оправдать в 22:30 время, проведенное у телевизора. Мне представляется, что загранкомандировка перестала уже смотреться несусветной роскошью в глазах людей. Пусть они при температуре плюс 42, которая была тогда, и при отключенном «кондее» (потому что при нем нельзя писать звук) дублей 20 «повыстафиливались» бы в этой квартирке, и я бы на них посмотрел, какой это хлеб. На экране не может быть ничего случайного. Туда нельзя абы как одеться. Решили, что будет розовая рубаха и лиловый галстук: что-то такое странноватое, но сегодняшнее. Мне представляется, что это способ рассказать о Гоголе как о совершенно актуальном, модном, едком, злом современном писателе. Более того, я бы не взялся это доказывать в случае с Тургеневым.
О творческих планах:
То, что точно можно сделать на телевидении и очень хорошим сериалом – это 200-летие войны 1812 года. Уход Толстого, конечно, телегеничен. Тут надо подойти с профессиональным цинизмом: а что снимать, а где многокомпонентность эпизодов, где сюжетная линия, за чем следить именно телевизионно. Книжку написать – это все-таки другая задача.
О четырехтомном иллюстрированном издании «Намедни»:
Это книга для пионеров и пенсионеров. Кому-то интересно, потому что он в этом жил, а кому-то наоборот — интересно оттого, что он в этом не жил. Кто-то действительно узнает приметы того в сегодняшней жизни, а кто-то не узнает, а просто умиляется, что да, действительно это было. А кто-то ужаснется: господи, как же люди жили. Вопрос не в том, что на страницах издания соседствуют «разрядка» и «шабашники». Они и в жизни соседствовали. Это только такой советской классовой исторической науке кажется: как можно вставить на одну доску мини-юбки и «пражскую весну». В том-то и дело, они стояли на одной доске, и в «пражскую весну» девочки были в мини-юбках.
О гастрономическом буме в мире:
Мы сейчас во всем мире переживаем гастрономический бум. Этот переход от «фаст-фуда» к «слоу-фуду», к тому, что надо есть медленно, что это удовольствие, часть цивилизации, что высший приоритет – позвать гостей домой, а не в ресторан. Видно, сколько об этом пишут, какие открываются магазины, как на это обращают внимание. У меня самого ощущение, что в любой поездке, в особенности в страны потеплее, очень важно понять, а что здесь едят, какое здесь вино, какие рестораны, какие продукты, какие рынки. В любом городе рынок является предметом местной гордости, потому что это поддерживает малый и средний бизнес региона.
О своем взгляде на историю России:
У сегодняшней России нет иного прошлого, кроме советского. Когда-то казалось, что мы начнем жить от 26 октября 1917 года (по старому стилю), а эти 70 лет мы зачеркнем. Мы совсем не царская Россия и конечно – не Советский Союз. Это какая-то постсоветская Россия. Да, она без конца гордится только победой в войне, стартом Гагарина и еще 3-4 вещами, не чувствуя эпоху Александра II, Александра III или Александра I. Советский стиль в самых разных проявлениях схватывается, как матрица, как представление о добре и зле, как система координат, потому что другой нет.
О будущем нашей страны:
Я хотел бы видеть страну, в которой национальной идеей является человек, которая живет не для государства, а для человека, а от этого становится сильным государство.