Пятый том исторического книжного проекта Леонида Парфенова «Намедни» посвящен совсем недавним и оттого слишком памятным событиям первого десятилетия XXI века. Поэтому его пришлось разделить на два полутома: первый — 2001-2005 — выходит сейчас, второй — 2006-2011 — запланирован через год. «Лента.ру» поговорила с Парфеновым о прошлом и будущем.
Первые пять лет XXI века оказались богаты такими событиями, которых лучше бы и не было: 11 сентября, Беслан, «Курск», «Норд-Ост»… А еще — дело полковника Буданова, взрывы на Бали и на «Автозаводской», шахидки и убийство швейцарского авиадиспетчера, наводнение в Новом Орлеане и цунами в Таиланде…
Но в полутоме нашлось место и для статей, не столько привязанных к конкретным фактам, сколько отражающих тренды новейшей российской действительности. Достаточно перечислить названия некоторых статей: «Театр снова в моде», «Потребительский бум», «Пиар», «Офисный планктон», «Силовики», «УЖК (уникальный журналистский коллектив)» — так, не без ехидства, Парфенов обозначил блуждания своих бывших коллег во главе с Евгением Киселевым с НТВ на ТВ6, позднее превратившийся в ТВС. Или даже совсем выбивающиеся из рамок привычного хроникального жанра «Годы Суркова», «Гламур. Рублевка. Куршевель» и даже «Афтар жжот».
«Лента.ру»: Пятый полутом оказался более жестким, чем предыдущие. В нем есть открытый мат, есть шокирующие фотографии. Это потому что времена такие ужасные наступили, или просто проект зажил своей жизнью?
Леонид Парфенов: Потому что открытый мат — часть этого времени. Шокирующие кадры — часть этого времени. Их стали показывать по телевидению и печатать в газетах. Это такой градус жизни. Мат печатают в книгах. В газетах ставят отточия, на телевидении забипливают, но буквально одну букву, и всем все понятно. А как вы объясните Шнура без мата? То, что в книге — это просто цитата. А что было написано на футболках «Тату» в студии NBC? Раньше ведь был не представим российский исполнитель, который появляется в главном ток-шоу США, в вечерний прайм, с надписью «Хуй войне». Не заметить? Посчитать, что это несущественно? Это было бы смешно. Так что — такое время.
В двухтысячные годы произошел ряд событий, в которых вы не просто принимали участие, но были их главным действующим лицом. Изменило ли это устоявшийся порядок работы над проектом?
Изменило, да. Здесь есть один феномен, который оказался отражен вообще без текста. Закрытие «Намедни». Глупо делать вид, что закрытие программы с тем же названием, что и название книжки, для читателей не имеет значения, плюс у этого события есть очевидная феноменологическая ценность. Как сформулировано в самой книге — «закрыли последнюю в федеральном эфире трибуну регулярных критических высказываний о власти». И действительно — с того времени в федеральном эфире про власть плохо, или насмешливо, или критично не говорили. И это важно для читателей. И это все, что там сказано «от автора». А дальше просто приведены куски из тогдашних газет — из «Коммерсанта», «Новых Известий», из западных.
А для вас это уже давно прошедшее время? Вы это уже пережили?
В чем-то прошедшее, в чем-то нет. Оно не прошедшее для меня, как и для всех остальных. В том, что не изменилось — оно, конечно, не прошедшее. В том, что власть, как мне выпала возможность сказать значительно позже, так и осталась «дорогим покойником, о котором говорят только хорошо или ничего» — в этом смысле — да, это для меня не прошедшее время. А в смысле личного переживания: «Меня, такого хорошего, куда-то там удвинули!» – нет, никакой обиды нет, я понимаю, что это было неизбежностью в это наше время, которое, повторяю, не кончилось. Собственно, почему я и не работаю в штате на телевидении уже семь лет после того закрытия.
«Возможность сказать значительно позже» — это ваше выступление ровно год назад при вручении премии Листьева. Будет ли оно как-то отображено в книге? И если будет, то как?
Вот про это я не думал. Самое элементарное — поскольку это мой текст, и написан, в общем, в том же стиле, что и сама книга, его можно как-то оформить и выложить как текст от автора. А может быть, перенести в предисловие… Не знаю, не думал… Но делать вид, что этого не было — в силу числа просмотров на YouTube и на других ресурсах — это будет просто другая форма необъективности и глупое кокетство. Можно найти какую-то тактичную форму и это не комментировать. Вот оно есть как некий документ этого времени, и больше ничего.
В этом первом полутоме все время отсылки ко второму полутому: «см. 2009» и тому подобное…
Разумеется. Потому что есть понимание развития, и в начале двухтысячных эта «цивилизация нулевых» только складывалась. Дальше она будет развиваться, матереть. Потом войдет в десятые годы и, как мы сейчас понимаем, будет продолжаться.
И неужели в этой «разметке» на второй полутом не было сразу учтено выступление на премии Листьева?
А здесь не было необходимости на него ссылаться. Ведь когда заявляется тема «Куршевель», то понятно, что сначала должен появиться сам феномен, и только потом уже возникнет скандал с Прохоровым: «Мишу взяли в Куршевеле!». Это уже другая история, но сначала должно быть понятно, кто такой Миша и что такое Куршевель.
Том, посвященный путинскому — или, как вы его называете, «нефтегазовому» периоду, выходит накануне начала нового путинского периода. Это как-то учитывалось при подготовке тома?
Это подтверждает актуальность проекта. Хотя никакой радости по поводу такой актуальности я не испытываю. С самого начала, когда этот проект только затевался, я писал, что важно проследить развитие от позднего Советского Союза до сегодняшнего времени, чтобы понять, в чем притягательность того строя, почему именно он так настойчиво реставрируется в разных сферах общественной жизни.
А вы не писали некоторые тексты с расчетом на то, что их прочтут какие-то совершенно конкретные высокопоставленные читатели?
Ну и что? И в шестидесятых годах были какие-то герои, которые еще здравствуют, и они по-разному отнеслись к каким-то статьям.
Речь не о страхе, а о том, что, может быть, кто-то «прочтет и задумается».
Нет-нет. Я, конечно, работал когда-то в советской печати, но никогда не верил в «газета выступила — что сделано?» Эффективность воздействия печатного слова меня никогда не занимала. Мое дело — писать. А дальше — «газета пописывает, читатель почитывает».
Второй полутом закончится десятым годом или одиннадцатым?
Одиннадцатым, конечно.
То есть думские выборы он затронет, президентские — нет. И когда он выйдет?
Ровно через год. Так оказалось, что это предновогодняя книжка.