Владимир Мирзоев не связывал жизнь картины — сочетающей классический текст с видами Москва-Сити, плазменными экранами, Леонидом Парфеновым в роли думного дьяка Щелкалова и боевыми машинами пехоты — с российским кинопрокатом как таковым:
— Я видел в этой истории не возможность сделать сатиру в широком смысле слова, показать власти фигу в кармане. Мне было интересно поразмышлять об исторической колее, в которой мы кружимся — похоже, она имеет даже не спиралевидную, а закольцованную форму: Уроборос — змей, который кусает собственный хвост. В этой совершенно химерической истории мне было любопытно посмотреть, как схлопнется время — и схлопнется ли оно. Время Годунова, время Пушкина — для которого, как и для его друзей-декабристов, была актуальна проблема самовластия, самодержавия — и наше время, где в экзистенциальном смысле актуальна та же тема. Огромная страна зависит от воли одного или даже нескольких людей.