Декабрь 1991 года стал точкой невозврата: подписаны Беловежские соглашения о создании СНГ, перед самым Новым годом ликвидируются все советские органы власти. Накануне годовщины журналист-«летописец» выпустил очередной, 3-й, том «Намедни. Наша эра», посвященный последнему советскому десятилетию.
В одной книге у Леонида Парфенова джинсы-«варенки» и первые «мыльные оперы» на ТВ, плеяда последних вождей и первый Президент СССР, стаи советских челноков-первопроходцев и первые бунты в «братских» республиках… Сам Парфенов насчитал 304 феномена десятилетия. Что же было определяющим в 80-х? Об этом наши корреспонденты Елена АФОНИНА и Андрей РЯБЦЕВ поговорили с самим автором в эфире радиостанции «Комсомольская правда» (97,2 FM).
— Леонид, вот вы пишете «про радость освобождения от уроков в связи с кончиной очередного генсека». А моя мама, например, в 1982-м рыдала, когда умер Брежнев…
— Не встречал людей плачущих…
— Я тоже плакала. Мне тогда было 14. Прекрасно помню ощущение катастрофы…
— Нет, я понимаю, что в 53-м плакали: «как без Сталина жить». Но «как без Брежнева жить»… Да, он правил 18 лет. И вы в свои 14 лет других вождей не знали.
— Было ощущение надежности и крепости…
— Ну какая надежность и крепость! В этом человеке, которого водили под руки?!. Мне казалось, что все готовы были к его кончине. Это же не во цвете лет случилось. Вы еще скажите, что верили в построение коммунизма…
— Вы, мягко говоря, не ностальгируете по тем временам…
— Во мне больше желания рассказать. Мне кажется, что мы это время не так представляем. Мы очень много и быстро забываем, у нас страшно коротка историческая память.
Вожди вымирали…
Намедни. Наша эра (1981 - 1990)
— И что же это было? С одной стороны, гласность, СССР открывался остальному миру. Но с другой — фактически начался развал великой страны…
— Развал СССР состоял не в том, что три мужика поехали в Беловежскую Пущу и что-то там подписали. Коррозия советской системы началась еще с 60-х годов, с хрущевской оттепели, когда ушел страх. 80-е — это вообще непонятно что. Это была страна вымирающих вождей. Все это чередование Брежнева — Андропова — Черненко. Это еще и Суслов, и Кириленко, и Пельше, и Устинов — все умирают. Не просто так же был анекдот: «Не приходя в сознание, приступил к обязанностям Генерального секретаря ЦК КПСС».
— Но СССР — это не только вожди. Вам не было жалко страну, когда она начала раскалываться, как льдина на части?
— Я при советской власти изъездил всю страну вдоль и поперек. Я до падения социализма не был только в Анадыре и в Ашхабаде. Везде был. И никогда не чувствовал, что Таджикистан или Эстония — моя родина. Было ощущение, что это с трудом пригнанные друг к другу и толком не сросшиеся куски. Есть люди с каким-то там внутренним имперским величием. У меня не было такого ощущения, что я — господин и носитель титульной нации: мол, я из Вологодской области, соль земли русской, и я тут укажу и таджику, и эстонцу, научу их родину любить… Нет! Жалости к тому, что распадается, не было. Но когда Украина и Беларусь стали уходить — это другое дело.
…а народ выкручивался
— Думаете, сегодня вместе с вами так же считает и большинство бывших граждан СССР?
— Когда я собирал материал для тома о 1981 — 1990 годах, люди писали мне не о ностальгии, а о том, как они отоваривали талоны, выкручивались: советская власть дает талоны на два кило сахара, а они находят, как отоварить четыре. Советская власть борется с нетрудовыми доходами — частники как-то шмотки продают, опасаясь. Варят джинсы-«варенки», леггинсы строчат, отрезают снизу, чего-то приметывают… Это главный подвиг советского человека — он все время выгораживал пространство частной жизни, как только разрешали.
— А сами вы этим не подрабатывали? Не фарцевали?
— Такой я урод. Я рано начал работать журналистом и считал, что лучше лишнюю трешку заработаю и водопроводчика вызову. Он приходил и говорил: «А че, сам не смотрел? Может, там прокладка полетела?» Он так считал: чего треху тратить?.. Я на двух работах работал, халтурил, но все время — ведением перышком по бумажке.
Цинизма было меньше
— Сегодня многие сетуют: вот в советское время вес у журналистов был побольше. В газете пропесочили — сто процентов будет проверка, чиновника снимут…
— Поймите, это тоже были поддавки. Сначала партия должна была сказать: это мы отмечаем «в отрицательные минусы», а это — «в положительные плюсы». Ну журнал «Фитиль» выходил. Там всегда были как максимум замминистры легкой промышленности. Не было проблем в тяжелой индустрии. Не было недостатков в армии. «Как-то криво шьют», «лес сплавляют не так», «гибнет рыба»… Более серьезных объектов для критики не находили партийно-советские журналисты.
— А власть ответственнее была?
— Безответственности хватало и тогда, и сейчас. Тогда, может быть, цинизма было меньше. Михаил Суслов (до 1982 года — член Политбюро ЦК КПСС, «серый кардинал» советского строя. — Прим. ред.) что проповедовал, то и исповедовал. Сегодняшние идеологи проповедуют одно — исповедуют другое.
Леонид Парфёнов в начале 80-х
Сорок процентов стружки
— Вспоминаются лозунги типа «Экономика должна быть экономной». Масло масляное…
— Андропов сам говорил: мы не знаем общества, в котором живем. Они все не знали, что им досталось в наследство. Им казалось, что это система, которая работает. Она внешне выглядела более или менее уверенно, хотя все больше и больше покупали зерна за границей, зависели от иностранного оборудования, сидели на трубе, тогда — еще нефтяной. В мире уже давно закончилась всякая индустриализация, а советская система все продолжала копать и копать котлованы под новые заводы, чтобы стало больше чугуна и стали на душу населения в стране, как пел Высоцкий. Ежели у тебя из этой стали сорок процентов стружки выходит — плавь ее еще больше…
— Но разве вожди не понимали, что это глупость?
— По-моему, они питали некие иллюзии, у них было какое-то идеалистическое представление: вот мы сейчас будем улучшать социализм. И он возьмет и улучшится. Оно, конечно, и тогда воспринималось уж как-то слишком благодушно. А если смотреть из сегодняшнего времени — тем более.
Господи, как это люди пьют! Чистая кислятина!
— Почему вы пишете о Брежневе, Черненко, Андропове с неприкрытым стебом, а к Горбачеву питаете явную симпатию?
— Вы не до конца, наверное, прочитали. Был Горбачев — носитель свободы в 1985 — 1987 годах, когда он явно опережал события. Он говорил больше, чем говорили сами люди. Тогда была хохма: «Тут сейчас такое говорят по телевизору! Но это не телефонный разговор». А потом было то, что перехлестывало Горбачева, — в Баку, Тбилиси (имеются в виду первые всплески сепаратизма в СССР, подавленные войсками. — Прим. ред.). А потом будут события в Прибалтике 91-го года (когда в Вильнюс были введены десантники и группа «Альфа». — Прим. ред.). События отменяли Горбачева, и он уже не поспевал за ними.
— А личные отношения с Михаилом Сергеевичем у вас сейчас какие?
— Очень хорошие. Я несколько раз его снимал. Он всегда по-отечески беспокоится (Парфенов начинает пародировать южный выговор Горбачева): «Вот который раз мы с тобой выпиваем, и все время ты что-то берешь страшно сухое! Проверься насчет кислотности. Я очень за тебя беспокоюсь». «А мы привезли какое-то вполне себе французское шампанское». — «Господи, как это люди пьют! Чистая кислятина!»
Супруга последнего президента СССР
Наманикюрена, и волосики уложены…
— Горбачев начинал ярко, но не очень понятно для народа. Раису Максимовну, например, в свет вывел…
— Да, первая леди. Я убежден, что это историческое событие. Это тоже часть свободы, какие-то границы преодолевались этим. И было раздражение у людей: чего она с ним ездит? А чего он так ее обшивает?
— А она по Кремлю с Нэнси Рейган разгуливает…
— Полы паркетные, врачи анкетные — поди хорошо жила-то… И наманикюренная, и волосики уложены… Это все понятно, это раздражение — часть вызова времени. А когда Раиса Максимовна скончалась, тогда Горбачевых в широком-то народе и простили. Пожалели. И такой страшной ценой к Михаилу Сергеевичу вернулась симпатия среднестатистического россиянина. Кто бы мог подумать, что будет такой кульбит отношения к этой царствующей чете.
Почему только восторг?!
— Сегодня вообще происходит переоценка 80-х и советского периода в целом…
— Да, все чаще говорят «ах, какое сладкое все!», «славно вспоминаем!» и так далее. Я никого не хочу ни в чем переубеждать. Но и вы-то меня не пытайтесь переубедить! Очень странная позиция: если секретарь ЦК КПСС товарищ Долгих (имеется в виду дважды Герой Соцтруда Владимир Иванович Долгих, сын И. И. Долгих, начальника ГУЛАГа в 1951 — 1953 гг. — Прим. ред.) проезжал и видел шашлычную «Антисоветская», так это — уважайте его воззрения.
— Ветераны, понятно, воспринимают развал СССР как личную трагедию, конец дела жизни…
— А я, например, не могу перенести названия «Советская». Но меня никто не спрашивает. Вон Большую Коммунистическую переименовали в Солженицына, который был забубенным антисоветчиком, — и ничего. Давайте приучаться как-то жить. Вы меня не заставляйте родину любить так, как вы ее любите. Почему патриотизм предполагает только бравурность, счастье? Почему не может быть горечи по поводу проблем твоей страны? Боли за ее судьбу, о жертвах, которые она принесла на алтарь истории? Почему только восторг?! Это патология. Человеку, который все время ржет по поводу себя, провериться у психиатра надо.
— Но и только ругать, видимо, тоже неправильно. Ведь тогда же в первых кооперативах начинали многие бизнесмены. Унизительным распределением еды по талонам 80-е годы не ограничиваются…
— Да, мы в большинстве своем не относимся к 80-м годам как к первой ступени ракеты «Свобода», которая вывела нас в сегодняшнее состояние. А это так. Это же начало создания тех условий, при которых они смогли реализовать свой жизненный сценарий! Сделать карьеру, начать бизнес, ездить за границу, покупать недвижимость, ездить на нормальных автомобилях, а не на тех, что предлагаются, да и то в очередь, и прочее. Я говорю о бытовых и элементарных вещах. Мы не усвоили собственных жизненных уроков. Они вроде бы еще не исторические. Это еще не остыло, еще с нами.
Источник: Комсомольская Правда
Фото из 3-го тома «Намедни» и Владимира Веленгурина