Владимир Зворыкин, русский ученый-физик
Версия для печати
Е.КИСЕЛЕВ: Здравствуйте. Это, действительно, программа «Наше все» и я, ее ведущий Евгений Киселев. Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы».
Ну, наш проект «История отечества в лицах от А до Я» близится к завершению. Собственно, от А до Я мы уже прошли, и оставшиеся 6 передач, кто не знает, мы решили посвятить тем людям, которые досадно не попали в сферу нашего внимания во время предыдущих многих месяцев, пока этот проект мы делали. И вот сегодня одна из 6-ти этих передач, герой этой передачи изобретатель телевидения Владимир Зворыкин. Это мой собственный выбор, других героев вы выбирали сами, голосуя на сайте «Эха Москвы» в интернете, голосуя в прямом эфире во время специальной программы, которая была несколько недель тому назад. Почему я выбрал Владимира Зворыкина я расскажу чуть позже. А вначале как всегда короткая биография героя.
БИОГРАФИЯ
Владимир Козьмич Зворыкин – автор, может быть, одного из главных изобретений XX века, преобразивших жизнь на земле, телевидения. Значится в Википедии как американский изобретатель русского происхождения. Он родился в древнем городе Муроме Владимирской области в 1889 году в многодетной семье купца первой гильдии, который торговал хлебом, владел пароходами и был председателем Муромского общественного банка. Вопреки расхожему представлению о том, что в таких семьях сыновья шли по торговой линии и тоже становились банкирами, пароходчиками, хлебозаводчиками, отпрыски купца Зворыкина избирали себе в том числе и научную стезю. Один из братьев будущего изобретателя телевизора Николай Зворыкин был талантливым математиком, учеником Столетова. Другой брат Константин Зворыкин был профессором Киевского политехнического института, специалистом по теории резания металлов и технологии машиностроения.
Владимир Зворыкин поступил в Петербургский технологический институт и вскоре увлекся проблемой электронной передачи изображения на расстояние, которая казалась почти фантастической в те времена, когда даже радио, появившееся сравнительно недавно, воспринималось как революционное изобретение. Тем не менее, Зворыкин этой проблемой заболел. Как выяснилось, на всю жизнь.
Вскоре после того, как Зворыкин окончил институт с дипломом инженера-электрика, началась Первая мировая война. Зворыкин пошел на фронт, служил в войсках связи в Гродно, затем работал в офицерской радиошколе в Петрограде. В 1919 году Зворыкин с немалыми приключениями бежал из большевистской России и обосновался в США, где стал сотрудником крупнейшей американской электрической компании «Westinghouse», а затем перешел в фирму «Radio Corporation of America», возглавил ее лабораторию электроники и в начале 30-х годов завершил начатые еще в 1923-м работы по созданию иконоскопа, ставшего основой будущей системы электронного телевидения.
После практических испытаний новой системы, проведенных в Камдене, телепередающая станция мощностью 2,5 кВт устанавливается на самом высоком здании Нью-Йорка Empire State Building. Опытные телетрансляции с помощью этой станции начинаются в 1932 году. Заводы компании RCA осваивают выпуск телевизоров с кинескопом конструкции Зворыкина. Жители Нью-Йорка и окрестностей в радиусе до 100 километров становятся первыми абонентами электронного телевидения.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну, собственно, вот это очень короткая история Владимира Зворыкина. Она закончилась в 1982 году, Зворыкин прожил очень долгую жизнь и умер в Америке, хотя, его не раз, насколько мне известно, приглашали вернуться в Советский Союз. Но он заманчивых предложений из Москвы не принял, хотя, в СССР бывал краткими наездами неоднократно и умер в 1982 году, похоронен в Принстоне в США.
А почему я выбрал Зворыкина и обещал сказать, почему я выбрал Зворыкина? Дело в том, что я, на самом деле, наверное, как большинство наших слушателей, толком ничего об изобретателе телевидения не знал. И знаете, стыдно сказать, почти 30 лет проработав на телевидении, о том, кто эту штуку изобрел, не знал совершенно. И вот, месяца 2-3 тому назад случайно встретился с одним моим телевизионным старым добрым приятелем, который, как выяснилось, уже много месяцев занимается производством документального фильма о Зворыкине. Он начал мне рассказывать, я сидел слушал, совершенно затаив дыхание. И вот этот добрый приятель сегодня сидит со мной в студии «Эха Москвы», Леонид Парфенов, который скоро представит на Первом канале двухсерийный документальный фильм о Владимире Зворыкине. Леонид Геннадьевич, я тебя приветствую.
Л.ПАРФЕНОВ: Здравствуйте. Добрый вечер всем.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну, я не знаю, с чего начать? Вот, Зворыкин, оказавшись в США, это такая трагическая случайность в жизни человека? Там, отвергнутый, непонятный на Родине? Или так вот и должно было быть?
Л.ПАРФЕНОВ: Не, это неизбежность, конечно. Потому что уже Первая мировая война мешала ему заниматься любимым делом. Потому что первые опыты под руководством профессора Розинга, в которых он участвовал, были в технологическом институте Санкт-Петербурга где-то с 1907-го по 1911-й год. Потом он был на стажировке на Западе, Владимир Козьмич. И даже Первую мировую войну он воспринимал как досадную помеху возможности заниматься любимым делом. Он служил в роте радиосвязи, потом в артиллерии. И это все было не то. И понимание того, что Россия входит в полосу, когда будет не до науки, не до изобретательства, не до вот этой электронной инженерии, у него было очень четким.
При том, что он не хотел уезжать, и сначала уехала его тогдашняя жена в Берлин. Потом он по командировке Сибирского правительства – еще не Колчаковского, а гражданского правительства – выехал в США.
Е.КИСЕЛЕВ: Это была история, достойная авантюрного романа, да?
Л.ПАРФЕНОВ: Да-да-да. Это фантастическая совершенно история. По Оби до Ледовитого океана, потом до Архангельска, и дальше через Лондон, через Тарусы на ледоколе Бог знает каким образом. И он, приехав в Нью-Йорк и выполнив задание, то есть, съездив в командировку, он, все-таки, вернулся. И, получив еще одну командировку…
Е.КИСЕЛЕВ: Безумно. Он сплавлялся вниз по Иртышу, по Оби, плыл по Северному Ледовитому океану.
Л.ПАРФЕНОВ: Ну, он там должен был несколько раз погибнуть.
Е.КИСЕЛЕВ: И вернулся после этого обратно, потому что ему нужно было отчитаться за командировку.
Л.ПАРФЕНОВ: Да, за командировку. И только когда его послали во вторую командировку, и он поехал, уже, в общем, подозревал, что надо ему, конечно, оставаться в США. Но по-английски он знал только слово «Westinghouse», как он сам говорил – это название фирмы, где он знал, что точно ведутся опыты по попытке электронной передаче изображения на расстоянии. И только приехав во второй раз в Нью-Йорк, он узнает, что правительство Колчака пало и все, у него нет больше обязательств никаких. Но с другой стороны, и он сам никто, потому что он не является полпредом чего бы то ни было, да? То есть, вот, техническим инженером, который послан каким-то более-менее легитимным в глазах Запада русским правительством.
И с этого начинается его жизнь. Он стремился только к одному – он довольно удачно устроился на работу в Westinghouse.
Е.КИСЕЛЕВ: Не зная английского языка?
Л.ПАРФЕНОВ: Да, он начал учить английский, работал бухгалтером. Ну, у него как-то все получалось, он был страшно рукастый, вот такой русский провинциальный талант, самородок – образование-то у него было блестящее. И он потом на Westinghouse поступил с потерей жалования почти в 2 раза, так его тянуло к этому делу. Сюда он впервые приезжал в 1933-1935 годах.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну, это уже тогда, когда телевидение было изобретено.
Л.ПАРФЕНОВ: Да, это уже было телевидение. Потому что и Шаболовка.
Е.КИСЕЛЕВ: Он был в некотором роде триумфатором.
Л.ПАРФЕНОВ: Конечно, да-да-да. Он уже был таким, признанным, ну, не то, чтобы отцом. Все-таки, телевидение с разных сторон изобретало несколько людей. И да, его, конечно, титуловали отцом телевидения, от чего он говорил, что не надо, и были всегда споры, и они, действительно, продолжаются. Но, все-таки, у него, в конце концов, получилось первого.
Е.КИСЕЛЕВ: Это как в истории с Поповым и Маркони, да?
Л.ПАРФЕНОВ: Ну, да. Да. Но тут еще больше. Все-таки, было важно не изобрести, а довести до серийного бытового прибора. Вот, что сделала Radio Corporation of America, где он был директором лаборатории, а потом вице-президентом во главе, кстати, с другим выходцем из России Давидом Сарновым, совершенно фантастического чутья бизнесмен, который понял первым, что на радио будет опираться телевидение. Что самое главное – распространение сигналов, что покрыть территорию – вот это главное. Поэтому у них получилось, в конце концов, что, вот, тетка где-нибудь в глубинке американских штатов щелкнет тумблером, и будет все гореть и будет все показывать. Вот это было очень важно. Вот, их телевизоры.
Е.КИСЕЛЕВ: Создать систему распространения.
Л.ПАРФЕНОВ: И распространения, и уверенного приема, чтобы он работал как бытовой приемник, с которым любая домохозяйка может управиться.
Е.КИСЕЛЕВ: До сих пор ничего не изменилось?
Л.ПАРФЕНОВ: Да-да. Он же изобрел его сразу…
Е.КИСЕЛЕВ: И в наши дни любой успешный телеканал успешен только тогда, когда существует надежная обширная сеть распространения.
Л.ПАРФЕНОВ: Да. Но учитывая то, что Зворыкин телевидение изобрел сразу и прямым, и синхронным, и цветным.
Е.КИСЕЛЕВ: Цветным?
Л.ПАРФЕНОВ: Да. Оно с самого начала было цветным, это вопрос был дальше, как выходить.
Е.КИСЕЛЕВ: Да что ты говоришь? С самого начала было цветным?
Л.ПАРФЕНОВ: Да-да-да. Мы сейчас, кстати, привезли для реконструкции, которую будем снимать в Москве, мы вывезли из Америки, отремонтировав точь-в-точь такой цветной телевизор. Была очень маленькая серия, цветной 1954-го года, который был у Зворыкина в его принстонском доме. Это 150 килограммов нетто тогдашней стоимостью в автомобиль. Это был очень роскошный. Поэтому он в корпусе из красного дерева, потому что понятно, что он в каком-то очень богатом доме будет стоять среди другой богатой мебели.
Е.КИСЕЛЕВ: А качество изображения?
Л.ПАРФЕНОВ: Ну, оно странноватое, потому что тогда они дошли до 350 сначала строк, потом до 550. Мы уже отвыкли от того, когда строкаж этот развертки – сейчас другой принцип вообще, мы уже это не замечаем, только мы так, по старым воспоминаниям. Вот, как бы, на нынешний взгляд, зерновато, что называется. Ну, тем более, что мы не можем тут сейчас принимать напрямую сигнал, мы вынуждены вставлять DVD со старой телехроникой того времени. Ну, куда мы? Рога высунем и будем с Останкинской башни ловить? Во-первых, это NTSC, разумеется, телевизор, ну и так далее.
Но, в общем, это, конечно, была судьба русского человека, стремящегося сделать карьеру. 1917-й, 1918-й, 1919-й год Россия была совсем не тем местом, где можно было делать карьеру. Но надо сказать, что в силу того, что были там репрессированные: огромная же семья, остальные-то все остались в России и были репрессированы в том числе его брат, который строил в Тбилиси мосты и который был репрессирован. Ну, потом работал в Шарашке, и за успешное выполнение работы в Шарашке был выпущен ровно на ту же работу назад, типа, ну и ничего – партия развела руками. Он ездил к брату, его даже принимал Берия, тогда первый секретарь ЦК Компартии Грузии, поскольку Зворыкин тогда в 1933-м приехал, конечно, ну, действительно, отцом телевидения, и Шаболовка делалась специалистами Radio Corporation of America. И первый советский телевизор ТК-1 на заводе имени Козицкого – это зворыкинский телевизор.
Е.КИСЕЛЕВ: Просто копия, да?
Л.ПАРФЕНОВ: Да, да-да.
Е.КИСЕЛЕВ: Как очень часто делалось в те годы.
Л.ПАРФЕНОВ: Да, просто, как бы, по лицензии, да. Такой, вот, как Форд, который делали на Сталинградском тракторном заводе. И он, все-таки, не остался еще и потому, что перед ним была судьба Капицы, которого он знал по Западу, и который, когда въехал сюда, он, в общем, оказался, все-таки, в золотой клетке и долгое время был невыездным. И когда он спросил Петра Леонидовича, что «Ну, мы увидимся в Камдене?» Или где-то он что-то там назвал. И тот дал ему понять, что «Избави Бог говорить даже о том, что я там вернусь в Кембридж, в Лондон, где они встречались до этого». Поэтому он не хотел и не мог. А потом в 30-е годы во второй половине было и просто страшно. Потом он стал ездить уже в хрущевскую оттепель.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну да, когда пошли уже большие репрессии, 1937-й год.
Л.ПАРФЕНОВ: Ну, да-да-да. Когда расстреляли того же Рыкова, который ему предлагал здесь остаться. Он был тогда наркомом связи, пониженный из председателей Совнаркома, Алексей Иванович Рыков. Ну, один из тех, кто, в общем, ему строил глазки.
Е.КИСЕЛЕВ: Извини, пожалуйста, а, все-таки, если обратиться чуть-чуть назад к истории 20-х – начала 30-х годов. Вот, его революционные изобретательские идеи – они сразу были поняты в Америке? Или ему пришлось пробивать это, что называется, долго и с трудом?
Л.ПАРФЕНОВ: Пришлось пробивать. Потому что потом это, все-таки, технологии, которые требуют больших денег. Для того, чтобы это дало эффект, чтобы это потом стало бизнесом, нужно очень серьезно вложиться. Увидеть в первых мутных изображениях электронных прообраз фантастического технологического и коммуникационного прорыва было, в общем, не под силу. Они-то были в полном восторге еще там в 1900-х годах в Технологическом институте, как результат физического опыта, что такое возможно, там, 4 черточки передать с физической кафедры на химическую Технологического института на Московском проспекте нынешнем. Но в Westinghouse это не поняли, он там примерно повторял опыт Розинга, как мы можем понять, даже беспроводные. Ну, то есть это было эфирное телевидение, но за этим перспективы не увидели. Пока не было Дэвида Сарнова. Давид Абрамович, в общем, он был из Узляны из-под Минска, уехавший в 9-летнем возрасте с родителями в США. Один из тех радистов, который принимал сигналы с тонущего «Титаника» — он был одаренный радист, ну, это было его технической специальностью.
Он почувствовал за этим фантастическое будущее. Более того, он не ошибся в этом будущем, а отчасти в нем ошибался Зворыкин. Например, Зворыкин полагал, что будут большие проблемы с распространением сигнала и с этим медлил. Вот, они повесили на Empire State Building, но Нью-Йорк – он на ровном месте стоит, а что делать там, где холмы, и так далее, и так далее. У Сарнова никаких сомнений не было, потому что ему было главным залить телевидением одноэтажную Америку, и тогда он может показать любому рекламодателю, что, вот, пожалуйста, в Миннесоте получат рекламу вашу.
Е.КИСЕЛЕВ: Но есть какая-то история, как они продемонстрировали, что эта штука работает?
Л.ПАРФЕНОВ: Да-да-да. Есть история того, как он пришел к Сарнову, и тот хотя все знал, заставил его еще раз рассказать и спросил, сколько потребуется времени и денег. Я сейчас не возьмусь сказать, что-то он сказал типа 2 года и 100 тысяч, потребовалось на это 15 лет и 40 миллионов, что по тем временам было просто запредельно.
Е.КИСЕЛЕВ: 40 миллионов по тем временам – это…
Л.ПАРФЕНОВ: Да, это можно смело умножать, ну, если не на 100, то на 50 наверняка. Это же еще было на пороге Великой депрессии. Потому что депрессия потом сильно задержала. Собственно, депрессия была одной из причин, что они не особенно выбирали партнеров, и поэтому пришли в Советский Союз даже раньше установления дипотношений Рузвельтом с Москвой. Так что вот это то изобретение, которое без таланта инвестора не могло бы состояться. Смысл мог быть только в одном – что будут миллионы и миллионы телевизоров в миллионах и миллионах домов. Ну, это точно так же, как автомобиль. Как бы, самодвижущаяся тележка – ну, в общем, забавно, интересно и все такое. Но перспективы имеют, только если на этом реально ездит все человечество. Вот, это было главной проблемой. Потому что, ну, хорошо, ну, передали какие-то вы там черточки на белой бумажке. Ну и что? Ему же было сказано, его начальнику непосредственному в Westinghouse: что, ну, он талантливый парень, слушайте, займите его делом. «Сколько он делает у вас эти картинки?» — «Да полгода» — «Да вы что! Полгода он занят этой чушью? Займите чем-то». Его передвинули, кстати, на вполне себе серьезное дело, он занимался в том числе и переходом кино на звук. Но телевидением он закончил, ведь, довольно рано заниматься, он, ведь, еще и отец электронного микроскопа, и электронной пилюли, и к факсу он имеет отношение.
Е.КИСЕЛЕВ: Окей. Об этом обо всем мы поговорим во второй части программы, потому что сейчас мы вынуждены будем прерваться на новости середины часа. Я напомню, сегодня гость нашей передачи Леонид Парфенов, который снял и скоро покажет на Первом канале фильм о Владимире Зворыкине. Оставайтесь с нами, мы через несколько минут продолжим разговор.
НОВОСТИ
Е.КИСЕЛЕВ: Мы продолжаем очередной выпуск программы «Наше все». Сегодняшняя программа посвящена Владимиру Зворыкину, изобретателю телевидения. И о нем нам рассказывает Леонид Парфенов, который закончил съемки 2-серийного документального фильма о Зворыкине и, насколько я понимаю, уже на будущий год этот фильм будет показан на Первом канале.
Л.ПАРФЕНОВ: Да, еще монтировать не начинали и много еще каких-то там… Ну, то есть журналистская работа закончена, репортажные такие съемки. Но остались еще довольно много таких, игровых реконструкций. Потому что есть некоторый дефект зворыкинской хроники – она вся по-английски. Невозможно полюбить русского великого изобретателя, когда он все время говорит на страшном английском языке.
Е.КИСЕЛЕВ: На страшном сильно с русским акцентом, да?
Л.ПАРФЕНОВ: Да, да-да-да. Вот, как-то, 60 лет, почему-то не прилипало. Даже его биограф, помогавший ему в написании мемуаров, Фредерик Олесси затрудняется объяснить, почему так было? Он бегло говорил свободно и по-французски, и по-немецки. Очень поздно стал учить в 40 лет, и как-то не сложилось. И, вот, он говорил типа (говорит с акцентом по-английски), вот он каким-то таким. И вся интонация.
Е.КИСЕЛЕВ: То, что называется Pidgin English.
Л.ПАРФЕНОВ: Да-да-да. Вот, как-то… Но не комплексуя по этому поводу совершенно, хотя Олесси говорит, что временами люди начинали его слушать и у них стекленели глаза. И они из вежливости, но они не могут понять ни одного слова, они просто не понимают. Такой выговор, что он бегло говорит с богатым словарным запасом – он много писал докладов, статей, был очень публикуемым автором техническим в журналах, и писал это сам, разумеется, никто ему не помогал. Но произношение было таким, что люди просто не могли понять, какое слово имеется в виду. Им приходилось другими словами объяснять, что он хотел сказать.
Е.КИСЕЛЕВ: Лень, скажи, пожалуйста, а как вообще родилась идея снять фильм о Зворыкине?
Л.ПАРФЕНОВ: Знаете, мы с Костей Эрнстом несколько раз говорили по разным поводам о том, что мы все перед ним в долгу. И что вообще, и что надо и памятник бы поставить, конечно, Зворыкину, это телевидение должно быть инициатором. И издать, наконец, эти мемуары – они толком по-русски не публиковались. И вообще вернуть его России. Не в смысле, там, присвоить задним числом, он, конечно, остается американским изобретателем. Все-таки, изобретение – это те условия, в которых возможно было его реализовать. Это американское изобретение, телевидение. Но Россия должна знать эту судьбу. Она описывает весь XX век, просто, вся его жизнь до 1982 года. И потом совершенно случайно что-то было в связи с предыдущим моим фильмом «Птица Гоголь», была рецензия, где как-то очень нас хвалили за то, что, вот, мол, вся история телевидения – она, типа, к тому и шла, чтобы телевидение стало вот таким, чтобы так использовало именно свои телевизионные приемы. И мы все смеялись, что, получается, нас Зворыкин родил, в иконоскоп туда поместил и потом все пухло-пухло до сегодняшней плазменной панели. И вот тогда как раз Костя говорит: «Ну вот, видишь, мы в долгу. Ну, надо, теперь уже тогда надо делать». И так мы, в общем. Несколько лет, года 4 последних беспрестанно он у нас по разным поводам возникал в разговорах.
Е.КИСЕЛЕВ: И вот и возник.
Л.ПАРФЕНОВ: Да, да. И тут, вот, как-то. Вот, руки развязаны. Да, есть же всегда момент: закончил какую-то большую работу, и как-то еще не принимаешься за следующую, прикидываешь. Есть какая-то текущая работа, но, вот, такую вот за большую-большую глобалку, что называется, еще не берешься. И, вот, говорит: «Все, давай берись, иначе мы будем еще 100 лет собираться».
Е.КИСЕЛЕВ: Но получилась-то глобальная работа, как я понимаю? С реконструкциями?
Л.ПАРФЕНОВ: Да, с реконструкциями.
Е.КИСЕЛЕВ: С поездкой в Америку, со съемками в США?
Л.ПАРФЕНОВ: Да, в Америке очень много. Очень много съемок американских, очень много муромских съемок и чудесная его поездка в 1967 году в Муром. Он, все-таки, добился своего. Он в 1934-м году пытался приехать, и мы нашли эти документы в фонде Сарнова.
Е.КИСЕЛЕВ: А Муром был закрытый город?
Л.ПАРФЕНОВ: Город был закрыт после войны особенно жестко, поскольку он производил какие-то там треки для танков. Ну, теперь-то уж это не тайна – и танков тех нет, и треков – но он был закрытый город, поэтому, собственно, не попадал в Золотое кольцо, потому что там была Оборонка, минимум 2 предприятия там, что ли. И иностранцы там появляться не могли.
И он приехал в 1967 году, когда был по путевке Интуриста во Владимире. Где он словил такси – так мы восстанавливаем ход событий – он словил такси утром.
Е.КИСЕЛЕВ: А за ним же, наверное, следили?
Л.ПАРФЕНОВ: Да. Но было слишком рано.
Е.КИСЕЛЕВ: С ним был парень, который вместе ездил, да?
Л.ПАРФЕНОВ: Да-да-да. Ну, в общем, как всякий лейтенантик, он, наверное, был не прочь поспать лишние часы, и под каким-то предлогом, типа того, что они по-стариковски с утра пойдут помолиться, хотя сам Зворыкин был атеистом, они с женой, с Катюшей улизнули. Потом этот секрет довольно скоро открылся, и надо отдать должное партийным органам и спецслужбам, которые быстренько перевернули это дело в то, что, мол, по культурной линии заехал – никто не стал устраивать скандалов. В принципе, его должны были выдворить и он бы не имел права больше въехать – ну, это было злостным нарушением визового режима. Тогда же 30 километров нельзя было отъехать. Вот, например, если он в Москве, ну, вот, местом его пребывания, по визе он посещает Москву, то он не может выехать даже в дальнее Подмосковье на какую-то удаленную дачу более 30 километров. Это болгарина нельзя было взять, не только что американца, да еще и в закрытом городе.
Жив, кстати, тогдашний заведующий отделом КГБ по Мурому. Ну, разумеется, раз были секретные предприятия, значит, были и те, кто эту секретность обеспечивали, которые, как рассказывают… Ну, он-то сам не колется, для него спецоперация продолжается, разумеется – чекистами бывшими не бывают. Но как рассказывают, он там перегораживал грузовиками улицы, ведущие к оборонным предприятиям – они так, за городом расположены. По-моему, даже за железной дорогой, чтобы туда иностранец не заехал. Хотя, ему было 78 лет, но не важно, режим распространялся на любого. Раз гражданин США…
Е.КИСЕЛЕВ: Он хотел, наверное, посмотреть дом?
Л.ПАРФЕНОВ: Он хотел приехать в родительский дом. Этот родительский дом – это и сейчас, и тогда с 1919-го года. Сейчас они как раз отмечают 90-летие своего музея. Это Муромский музей в доме купцов Зворыкиных. Это огромный 3-этажный домина, который даже для такой семьи был очень просторным. Что-то там посвящено и Зворыкину есть, но, в принципе, это музей купеческого быта и плюс очень много иконописи из разных храмов и монастырей, закрытых вокруг – поскольку это же город еще и Петра и Февронии. Поэтому вот так вот.
Он хотел увидеть улицы, хотел заехать на кладбище. Оно, кстати, сейчас в ужасном состоянии. Но главное, конечно, он приехал просто в этот дом, и там в музее он оставил запись в книге посетителей. Ну, всякий, кто хотел, мог написать отзыв. Вот эта книга отзывов. Я-то думал, что это какое-то адресное приветствие, а там все разграфлено: отзыв на такой-то экспонат, и надо указать адрес. И он простодушно написал кириллицей «США, Принстон, Нью-Жерси». Он так транскрибировал. Поскольку там же нет «д», там сразу «ж» пишется, вот. Так-то принято писать «Нью-Джерси», а он написал «Нью-Жерси».
Очень трогательно. Он как-то так, волновался, оно немножко коряво написано, там чуть-чуть не соединяются, не стыкуются какие-то фразы, видимо, был очень взволнован.
Вообще, он в 1934-м еще, мы нашли эти бумаги – он пытался вбить Муром в маршрут своей поездки, одной из первых. Но тогда такой маршрут не был утвержден Москвой. Там было написано «Посылаем на утверждение Москвы» наверху, и дальше перечисление. Вот, Москва не утвердила.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну вот, если вернуться к событиям 30-х годов. Существует дата, которую можно назвать, что это дата изобретения телевидения?
Л.ПАРФЕНОВ: Там это несколько дат. И, кстати, и то, конечно, когда эти опыты, которые в основном, были завершены в 1929-м году, и то, как в 1931-м начал работать первый передатчик. Действительно, на 85-м этаже Empire State Building.
Е.КИСЕЛЕВ: Это было в 1931 году, да?
Л.ПАРФЕНОВ: Да. Он не был заселен даже тогда. Из-за депрессии никому были не нужны эти огромные офисные площади, и несколько лет Empire State Building простоял пустой. И что там работало, так это работал этот передатчик на самой верхотуре. То есть вот первая останкинская башня такая, своего рода.
Вообще же Дэвид Сарнов провозгласил начало телевизионной эры. Для них было важно не технически добиться телевидения, а то, что охват вещания и регулярная вещательная сетка. Вот, в этом смысле они провозгласили начало телевизионной эры в истории человечества в 1939-м году на Всемирной выставке в Нью-Йорке. Прямо в камеру со Зворыкинским иконоскопом Дэвид Сарнов это от имени Radio Corporation of America, от имени страны-хозяйки всемирной выставки, которая была последняя перед Второй мировой войной, это провозгласил. У них был очень правильный именно сегодняшний подход, как телевидение, как феномен массовых коммуникаций.
Е.КИСЕЛЕВ: Значит, в 1939-м году началось регулярное коммерческое телевизионное вещание?
Л.ПАРФЕНОВ: Оно началось даже чуть раньше. Но, вот, они считали, видимо, так, объем охвата, что это уже является, они могут претендовать на то, что это общенациональное средство массовой информации. Потому что телевизионный сигнал распространялся, например, и с Олимпиады 1936-го года в Берлине, только смотреть некому было – не было достаточного количества телевизоров, так что это, в общем, был сигнал технический, который сами же телевизионщики, в основном, и принимали.
В Советском Союзе самые первая телепередача – но, опять-таки, это не было уверенным вещанием, ну, какой смысл в одной передаче? – это 1938-й год, показали фильм «Великий гражданин». Ну, в Америке было лет на 10 раньше, но, опять-таки, это тоже видели практически инженеры да их родственники.
Е.КИСЕЛЕВ: То есть Америка стала смотреть телевизор с 1939-го года?
Л.ПАРФЕНОВ: Да. Ну, это почти тут же. Там были и речи Рузвельта, там был бейсбольный матч, разумеется. Ну, что еще они могли передать? (смеется) Самые главные вещи они уже стали показывать, но во Вторую мировую войну стало не до телевизоров. Все-таки, оно требовало очень больших инвестиций, к тому же и Radio Corporation of America была сразу же переключена на всякие, там, радионаводящиеся бомбы, там и телевизионное наведение было, и всякое. Не получило так уж широкого распространения, но, в общем, свой вклад в победу союзников внесла.
Е.КИСЕЛЕВ: То есть на оборонку он тоже поработал, Зворыкин?
Л.ПАРФЕНОВ: Конечно! Он был в погонах. А Дэвид Сарнов дослужился до бригадного генерала, до полноформатного совершенно. Так что, Вторая мировая война не стала телевизионной войной. Это, все-таки, главным вещателем о войне во всех странах было радио – и в СССР, и в Англии, где тоже, даже чуть раньше Америки – ну, там не было такого кризиса – вещание началось.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну да. Главный герой фильма, который, может быть, многие смотрели «Доброй ночи и удачи» Эд Мурроу – он же был радиорепортером и вел репортажи с европейского фронта Второй мировой войны о бомбежках Лондона и был национальной знаменитостью, уже благодаря своим радийным работам.
Л.ПАРФЕНОВ: Да. Ну, они все из радистов переходили в телевизионщики. Так было и в Советском Союзе. То есть это было сначала, то, что называется Телерадиокомитет – вот этот принцип родства по родству сигнала, по родству главного, чем живет, собственно, это средство коммуникации.
Е.КИСЕЛЕВ: Но вот эта Radio Corporation of America, потом как-то была связана ее история с историей 3-х основных национальных телесетей?
Л.ПАРФЕНОВ: Да. NBC – это из Radio Corporation of America.
Е.КИСЕЛЕВ: NBC – это правопреемница Radio Corporation of America?
Л.ПАРФЕНОВ: Ну, в той части, которая телепроизводитель и телевещатель, что называется. Потому что у RCA было и радио, и заводы по производству телевизоров, и заводы грампластинок, и им принадлежал бренд, голос его хозяина. Это был гигантский просто, что называется, вертикально интегрированный холдинг. Тогда был вот такой подход. Сейчас невозможно представить, чтобы одна корпорация и телепрограммы производила, и телевизоры выпускала – ну, это как-то, бредом кажется, как-то слишком далеко все разошлось, слишком разрослась эта отрасль.
Е.КИСЕЛЕВ: А там было и производство, и вещание, и распространение?
Л.ПАРФЕНОВ: Да, все это было одним кустом. Да-да-да.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну хорошо, а телевизор, который изобрел? Вот, других телевизоров чем те, которые изобрел Зворыкин, не существует?
Л.ПАРФЕНОВ: Ну, сейчас у нас плазма просто по-другому устроена. Но все телевизоры, которые были на белом свете, ну, вот эти ламповые, что называется, у которых надо кинескоп менять. Слово, которое, кстати, он придумал, сидя в Питтсбурге, где ему не очень поверили, но это в питтсбургской библиотеке он придумал, как это будет называться: иконоскоп – это передающая трубка, а принимающая – кинескоп.
Е.КИСЕЛЕВ: То есть эти слова тоже придумал Зворыкин?
Л.ПАРФЕНОВ: Да-да. Это, вот, у меня есть комментарий как раз про это, что это какой-то сладкий миг Демиурга. Вот, творец. Он сотворил и нарек. Как, вот, считал нужным, так и назвал. И навсегда назвал, так слово «кинескоп» и осталось.
И поскольку это оказалось самое удачное, ну, в силу массы вещей, это самое лучшее инженерное решение. Были же попытки механической развертки, еще что-то. Но, в общем, все в конце концов победило электронное телевидение, то, которым от Розинга и далее Зворыкин больше всего и занимался. То есть тот технологический путь, который был, он и оказался для всего.
Е.КИСЕЛЕВ: В дальнейшем были только технические усовершенствования?
Л.ПАРФЕНОВ: Ну, их даже очень долго, ведь, не было. Ну, увеличилось число строк, но это были количественные – становилось все четче и контрастнее изображение. Это была мука сначала. Ну, это мы все помним, когда надо было занавешивать окна на старых телевизорах, потому что при малейшем свете блеклым становилось изображение. Как меняли эти кинескопы, как эти лампы перегорали, которых там было – откроешь, там просто город целый этих ламп.
Е.КИСЕЛЕВ: Предохранители такие были.
Л.ПАРФЕНОВ: С роду не поймешь: «Господи! Куда?» Ну как были анекдоты, что 3 рубля 15 копеек, когда монтер починит, единственный раз ткнув куда-то паяльником, и вдруг у бабушки опять показывает телевизор. Она говорит: «Внучек, да откуда ж сколько? Ну, 15 копеек и всей-то работы». Он: «15-то копеек всей работы, а 3 – еще знать, куда ткнуть паяльником». Это же были страшно громоздкие тяжеленные, дико гревшиеся устройства. Вот этот весь лампово-кинескопный период – он, конечно, абсолютно зворыкинский, это до сих пор большая часть истории телевидения.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну и что же он делал? Вот он изобрел телевизор, телевизор стал работать.
Л.ПАРФЕНОВ: Да, да.
Е.КИСЕЛЕВ: Телевидение, как мы сказали вначале передачи, с самого начала было со звуком, с синхронным звуком и даже цветное.
Л.ПАРФЕНОВ: И прямым.
Е.КИСЕЛЕВ: И прямое.
Л.ПАРФЕНОВ: Да, видеомагнитофонов-то не было, все в прямом. В том числе они провозгласили начало телевизионной эры и были так самонадеянны, что умудрились это не снять. И потом задним числом, так как примерно как Сталин на параде 7 ноября 1941 года, задним числом, спустя годы, уже в очень преклонном возрасте Дэвид Сарнов перечитал эту свою речь для потомков, как они, с каким они торжеством, с уверенностью в том, что они творят великое дело.
Да, он еще в 30-е годы стал говорить новым сотрудникам своей лаборатории, что только не думайте, что вы приходите сюда заниматься телевизором – там я уже все сделал. Они занимались огромным количеством вещей, в частности, это электронный микроскоп, его один из его учеников, канадец и он сам. Он вообще очень много занимался медициной. Главное его было направление, и сюда он ездил на всякие медицинские конгрессы по электронной диагностике. Электронная пилюля, которая была одно время просто манией американской диагностики. Ну, когда глотаешь и, значит, по организму гуляя, пилюля передает сигналы о состоянии.
Е.КИСЕЛЕВ: Без всякого провода?
Л.ПАРФЕНОВ: Да-да-да. Ну, вот он все время, он был маньяком, вот этот электронный способ передачи информации, электронный сигнал. У него даже передатчик был пришпандорен к ошейнику его любимого пса. Когда у него уже ноги не очень бегали по болотам, а бил он уток так же, как на Оке в юности из отцовских хороших ружей, также он и охотился в окрестностях Принстона на озерах. И даже собаку, любимца своего он подзывал электронным, в общем, способом.
Он имел отношение к тому, что мы теперь называем факсовым аппаратом. Ну, и тогда это было там, это передача фотокопий так называемая. Он очень много занимался. Это была именно инженерная порода. Ведь, он поступал, отец его забрал из университета – он хотел стать физиком, ученым, не пройдя сначала по конкурсу в технологический. А отец добился для него приема в технологический, потому что он хотел практическое.
Е.КИСЕЛЕВ: А разница была именно в этом?
Л.ПАРФЕНОВ: Да-да-да.
Е.КИСЕЛЕВ: То, что на физическом факультете университета…
Л.ПАРФЕНОВ: Да, он бы был бы физиком.
Е.КИСЕЛЕВ: Ученым?
Л.ПАРФЕНОВ: Да, ученым. А здесь он должен быть практиком. И он учился не в гимназии, он заканчивал реальное училище. Вот, мог бы, конечно, купец первой гильдии отправить своего сына в гимназию учиться, но он считал, что нет, должно быть практическое образование. Тогда инженеры – это было очень гордо. И Маркони, и Александр Белл, и Эдисон, и так далее. Вот, это все плеяда американских инженеров-изобретателей. Вот, сделать что-то, что потом будет работать у многого-многого количества людей. Вот, это очень романтическая…
Е.КИСЕЛЕВ: Ну да. У инженеров были свои клубы, свои общества. Л.ПАРФЕНОВ: Конечно, да-да-да.
Е.КИСЕЛЕВ: Свои регалии.
Л.ПАРФЕНОВ: Вообще, инженер – звучало очень высоко. Потому что это было время технической революции, когда создания инженеров ощутимо двигали вперед прогресс. Вот, в автомобилестроении, в связи, в технике, телефон и так далее, и так далее – это все было видно, что от этого становится человек могучим, он протягивает свою руку куда-то, он мчится быстрее лошади. Вот, это все же произошло в XX веке.
Е.КИСЕЛЕВ: В том числе на нашем веку.
Л.ПАРФЕНОВ: Да. Как вдруг человек, что называется, победил природу абсолютно.
Е.КИСЕЛЕВ: Представить себе, как мы жили до появления мобильных телефонов.
Л.ПАРФЕНОВ: Да. А это было всего-навсего 20 лет назад. Да. И никто, ведь, не терялся, вроде, и никто не разрушался, и люди как-то находили друг друга. А сейчас мы не знаем, как с человеком встретиться, не знаю, на вокзале или договориться.
Е.КИСЕЛЕВ: Оставшись без мобильной связи, человек уже чувствует себя беспомощным.
Л.ПАРФЕНОВ: Все, мы теряем всех. Да нет, просто даже пропажа сигнала у нас воспринимается паникой «Куда я попал, где я нахожусь, что это такое? Люди, ау!» Так это было с тем же телевизором. Ну, это не представимо же. Наверное, телевизоров на свете больше.
Е.КИСЕЛЕВ: Когда горела Останкинская башня, мы, по-моему, там день или два жили в Москве в условиях, когда не было телевизора.
Л.ПАРФЕНОВ: Да. И все говорили друг другу: «Поздравляю! Сколько свободно времени, все». Ну, на 3-й день уже просто хотелось локти кусать – ну, что это такое? Ну, как-то все радио слушаем. Ну что это? Черная тарелка в углу? Извините, что такое на радиостанции говорю.
Так что у Зворыкина в этом смысле удивительная и счастливая судьба, потому что в том числе и от того, что он дожил до триумфа телевидения. Оно ему, правда, не нравилось, он все время говорил, что это мерзость, что они с ним сделали, они превратили его в развлечение. Он-то считал, что там умные мысли будут передаваться только. И его это возмущало – та роль, которую телевидение играло.
Кстати, он долгое время не имел телевизора дома, и этот ему подарили в 1954-м, и он потом его не менял. И на этом телевизоре был высший такой триумф. Он даже прослезился в 1969-м году, когда весь мир видел в прямой трансляции высадку американцев на Луне. Зворыкин это предвидел еще в 20-е годы. В сердцах не раз говорил, что вы увидите, телевизор еще будет с Луны передавать. И ему много раз это поминали, типа «Ври-ври, да не завирайся». Может быть, он и сам даже уже об этом жалел. Но, вот, что значит, как Чуковский говорил, «В России жить нужно долго». В Америке тоже. Ну, все-таки, русский человек.
В 1969-м, когда ему было 80, и, вот, по счастью, жив Фредерик Олесси, дай Бог ему здоровья, который был свидетелем этого и специального пришел не давать Зворыкину спать. Было очень поздно по времени восточного побережья США, ну, для Зворыкина – он рано ложился спать. И когда он увидел… Понимаете, высадку людей на Луне – ее Уэллс предвидел. Но то, что человек будет столь могуч к этому времени, что сможет еще и показывать это, что он будет там выходить, да еще эту картинку передавать на Землю, и не в какой-нибудь центр управления полетом, в ЦУП какой-нибудь, а нет, на весь земной шар. И дубля быть не может. И он на все человечество скажет «Маленький шаг человека, большой шаг для всего человечества», фразу, которую долго сочиняли на Земле, что он должен сказать от имени всего мира, когда ступит на лунную поверхность.
Е.КИСЕЛЕВ: А потомки? Кто-то остался после смерти Зворыкина?
Л.ПАРФЕНОВ: Еще жива дочь, скоро у нее день рождения, Елена, последняя, кто говорит по-русски из Зворыкиных. Внучка Сандра Кнутссон – там они с датчанами породнились – она по-русски уже не говорит, хотя, у нее замечательная такая есть трогательная реликвия, никогда не снимаемое с руки кольцо, сделанное из пуговицы от военного мундира деда. Вот, как мы понимаем, видимо, это было от шинели, в которой он, собственно, приехал как колчаковский офицер закупать оборудование связи для Омского правительства белогвардейского.
Так что, вот, жива еще Елена. Ну, то есть внучка его хорошо, конечно, помнит, и подолгу у деда гостила, ну, раз он так долго пожил.
Е.КИСЕЛЕВ: А дом сохранился?
Л.ПАРФЕНОВ: Дом жив в Принстоне и дом жив на озере (НЕРАЗБОРЧИВО). Такая была у него как Олесси его очень трогательно произносит «dacha». Дом жив, очень милая семья там живет, которая очень гордится. Дом в таком профессорском тупичке в Принстоне, где дальше участок Оппенгеймера, отца атомной бомбы, ну, то есть руководителя проекта. А чуть дальше за Оппенгеймером жил Эйнштейн, который тоже в Принстоне работал на этом ядерном проекте. А напротив живет Фримен Дайсон, знаменитый физик, лауреат Нобелевской премии. Он жив до сих пор, хотя ему там очень-очень много лет.
Е.КИСЕЛЕВ: И вы там снимали?
Л.ПАРФЕНОВ: Да, и мы снимали господина Дайсона. Он нам назначил на 10 часов. Мы приехали без пятнадцати, и выяснилось, что он в университете. И потом этот 90-летний дед приехал, ведя машину сам, и потом прекрасно говорил о «Владимир» и «Катюша».
Е.КИСЕЛЕВ: И все это мы увидим в 2-серийном документальном фильме Леонида Парфенова об изобретателе телевидения.
Л.ПАРФЕНОВ: Так и будет называться «Зворыкин Муромец».
Е.КИСЕЛЕВ: «Зворыкин Муромец»?
Л.ПАРФЕНОВ: Ну а что ж, он самый.
Е.КИСЕЛЕВ: Так что смотрите этот фильм на Первом канале уже, наверное, где-то после нового года. Леонид Парфенов расскажет в этом фильме гораздо подробнее – и не только расскажет, но и покажет – о Зворыкине, гораздо подробнее, чем мы могли рассказать вам сегодня. А на этом я, к сожалению, заканчиваю сегодняшнюю передачу. Надеюсь, всем было интересно послушать Леонида Геннадьевича. Мы прощаемся с вами, до встречи в следующее воскресенье.
Л.ПАРФЕНОВ: Спасибо большое, до свидания.
