Леонид Парфенов: «Это ТВ не для меня делается»

Известный телевизионщик Леонид Парфенов не заметил, чтобы при президенте Дмитрии Медведеве на федеральных каналах снова появилась новостная журналистика. Виноваты в этом, по Парфенову, все — и власти, которые заказывают музыку, и журналисты, которые соглашаются под нее плясать. При этом на ТВ есть понимание: аудитория уходит.

Два дня Парфенов был в Риге — презентовал свои книжки «Намедни», раздавал автографы и проводил мастер-класс для журналистов. И нашел время для интервью с Телеграфом.

— Вы не раз говорили, что на федеральных каналах в новостях нет журналистики, а есть государственный пиар. В последнее время, при президенте Медведеве, что-то изменилось?

— Я не очень активный зритель теленовостей, но из того, что замечаю — нет, я не вижу больших перемен за последние года два-три. Мне кажется, что это в очень значительной степени по-прежнему государственный пиар, и очень ясна оценочность в этих новостях, кто у нас хороший, и кто плохой. Ясна номенклатурность новостей: что у нас заведомо попадает, а что заведомо не попадает в новости федеральных каналов. Так что… Ну, это же понятно, что не из одной редакционной политики исходят эти телеканалы, так или иначе формируя свои новости.

— Чего тут больше — указаний сверху или самоцензуры, готовности журналистов делать, как им велят?

— Ну, тут все виноваты. Знаете, нас всех время учило в школе подлости, и что ж ты в ней был первым учеником! Я никому не судья и могу только диагностировать: есть такая вот ситуация, есть такое взаимоотношение власти и общества, власти и СМИ. Ну вот оно такое. Понятно, что у власти больше возможности эти правила и устанавливать, и менять. Ну а раз власть так сделала и это не меняет — значит они и больше ответственны. И все. Как-то туда углубляться и взвешивать на весах, кто там больше виноват, — не хотел бы я этого.

— Мнение о том, что «ящик смотреть невозможно», — давно уже не эстетское, а вполне обывательское. Вы друзья с Константином Эрнстом, главой главного канала России — ОРТ. Он эту тенденцию понимает?

— Я еще был главным редактором журнала Newsweek, когда мы на эту тему с Константином общались. Он на какой-то сессии Национальной ассоциации телевещателей (есть у нас такая организация) сказал, что потери в разных сегментах аудитории составляют от 15 до 25%. Поскольку это впервые было так ясно сказано, тем более главным игроком российского телерынка, я его попросил о разговоре, и мы написали большой материал, на три полосы. Да, это понимание у руководства есть.

— Констатация проблемы есть, что будет делаться дальше — возвращаться к нормальным новостям или усиливать развлекательную часть программ?

— Я не директор телеканала.

— Но вы с ним общаетесь по этому поводу?

— Да, мы общаемся, за рюмкой, но не обсуждаем такие вещи (пауза). У нас есть рабочие отношения с Константином — они связаны с моими проектами. И есть частные отношения людей, которые читают одни газеты, смотрят одни фильмы, живут какими-то одними событиями. Я благодарен ему за то, что эти шесть лет работаю для Первого канала — мне больше ведь никто не заказал ни единой секунды времени и не дал мне ни одного цента.

— То есть у вас в разговоре не могло звучать фразы: «Костя, это ТВ становится невозможно смотреть»?

— Нет, таких фраз у меня не бывает.

— И при этом вы говорите в Риге, что российские телевидение вам не нравится.

— Не нравится, ну и что. Да это телевидение и не для меня делается, это даже не столько вопрос «нравится — не нравится» — я ведь в принципе не телезритель. Я если и смотрю, то только из профессиональных соображений… Мы не обыватели. Нам не выскочить из того, кто мы есть по профессии.

— Вы однажды сказали, что не делали бы интервью с Медведевым, потому что когда человек отвечает через телесуфлера — это, как вы выразились, фуфло. Теперь президент явно отвечает журналистам сам.

— Мне так казалось, что он делал интервью с телесуфлером, еще когда он стал главой администрации. И не то чтобы я не хотел — я хотел, но он тогда не дал интервью программе «Намедни». Медведев начинал очень робко, это было видно. И была видна подчиненность положения: ну что такое глава администрации президента — это некий исполнитель, приводной ремень такой, некая функция, а не самостоятельная фигура. Вроде как руководитель, но чего — администрации президента. Но в любом случае, я хотел. Интервью с любым влиятельным человеком — это интересно.

— То, что на последнем интервью глав федеральных телеканалов с президентом Медведевым задается в том числе и вопрос о «басманном правосудии» — это не показатель, что не так уж и плохо в России со свободой слова?

— (Пауза.) Ну, это вам решать.

— А на ваш профессиональный взгляд?

— На мой профессиональный взгляд, этот вопрос подтверждает методологию «Намедни»: существует феноменология. Вот ты жил в это время и дальше несешь за собой по жизни понятие «басманное правосудие». Ты раз и на всегда это узнал, это вошло в твой опыт, и дальше ты понимаешь, что это такое. И твой опыт уже реагирует на эти понятия: «басманное правосудие», «айфон», «тату», что там еще появлялось в двухтысячные годы. Ведь было невозможно представить, что Медведев не знает этого понятия. Это не вопрос — плохо, хорошо, но знают все. Как нет русского человека, который не знает, что «издалека долго течет река Волга», а не, скажем, Дон.

— Эрнст, который задал этот вопрос, позволяет себе больше, чем служба новостей его канала?

— Это ваша трактовка. Я как-то об этом не задумывался.

— Когда вы решите, что на ТВ можно снова делать новости?

— Я не собираюсь об этом никого спрашивать. Есть возможность — работаю, нет возможности — не работаю. Чего мне, сидеть в углу, обсыпаться пеплом и не жить из-за этого? Вот снимаю фильмы. Знаете, телевизор как-то очень приучает к тому, что ты находишь гармонию между своими возможностями и желаниями. Потому что это деньги, команды людей, эфирные возможности и много чего еще. А жить в режиме «дай-ка я сделаю новости, что-то вот мне хочется» — это не телевизионная логика. Просто в силу самой технологии.

Нет абстрактных желаний, есть условия. Вот в условиях старого НТВ я делал «Намедни». В предыдущих условиях того же НТВ у меня не было такой возможности — хотя бы потому, что была программа «Итоги». И я из этого не делал никакой драмы. Тот же фильм о Зворыкине — это мне как автору было страшно интересно. Думаю, это самое интересное из того, что я делал за последний год.

Источник: Телеграф