«У нас должен быть шум времени»

По случаю окончания телесезона «Огонек» поговорил с создателем одного из самых заметных и смелых проектов 2010/11 года — «Центрального телевидения» на НТВ Николаем Картозия

Последние годы стало важным, под чьим портретом сидит в своем кабинете руководитель. Из двух возможных вариантов директор дирекции праймового вещания НТВ Николай Картозия выбрал третий: он сидит под портретом Леонида Парфенова. В 23 года Картозия стал шеф-редактором программы «Намедни». Парфенова он называет своим учителем в телевизионной журналистике. Сейчас Николаю 33 года. Дирекция, которую он возглавляет, делает самые разные программы, в числе которых «Центральное телевидение», «НТВшники», «История всероссийского обмана», научные детективы Павла Лобкова, ток-шоу Павла Селина «Последнее слово», «Профессия — репортер», «Программа максимум», «Русские сенсации», «Суперстар»… Здесь снимают документальное кино. Среди резонансных фильмов этого сезона — «Степаныч» (о Викторе Черномырдине) и «Пугачиха» (об Алле Пугачевой). Здесь даже делают новогоднее шоу и гордятся тем, что два года подряд на НТВ, где 14 лет не было успешного новогоднего проекта, очень хорошие рейтинги в новогоднюю ночь.

Николай Картозия, безусловно, энтэвэшник. На сайте канала о программе «НТВшники» сказано так: «НТВшник — это не просто профессия или запись в трудовой книжке. НТВшник — это образ мыслей, образ жизни, позиция, диагноз». Оставив в стороне образ жизни, «Огонек» решил разобраться в образе мыслей, позиции и диагнозе Николая Картозия.

Телемагазин

— У меня есть вопросы к двум Николаям Картозия. Одному — талантливому человеку, который профессионально делает удачные проекты. И второму…

— …бездарной твари, которая делает омерзительные проекты.

— Нет, хуже. Талантливому, но, вероятно, циничному человеку, который профессионально делает сомнительные проекты. Лучше бы уж во втором случае это было сделано бездарно — может, меньше людей их смотрело бы.

— Журналистика — это ремесло. Оно бывает плохим, бывает высоким, но это все равно ремесло. Мы занимаемся аудиовизуальным обслуживанием населения. В этом смысле я сравнил бы нашу работу с работой дизайнера интерьеров. Кто-то заказывает фантастический ар-деко, кто-то — японский минимализм, а кто-то хочет, чтобы ему сделали гараж Буффало Билла (логово маньяка). Как профессионалу мне интересно попробовать все.

— Как вы сами объясняете, чем занимается ваша дирекция? Она называется дирекцией праймового вещания, но при этом не все программы, которые выходят на НТВ в прайм-тайм, ваши.

— Там, где сейчас в «Останкино» располагается наша дирекция, раньше находился магазин. А непосредственно там, где мы с вами сидим, был колбасный прилавок. Можно сказать, что когда-то тут торговали колбасой, а теперь торгуют развесистой клюквой. Шучу. Дирекция прайма могла бы называться дирекцией хороших идей, дирекцией конкурентоспособных особей — как угодно. Это название для определенной группы людей. Практически все старожилы дирекции вышли из службы информации. В какой-то момент канал принял решение самостоятельно производить различные околоинформационные, развлекательные и прочие проекты. Не знаю, не оскорбительно ли это будет прочесть вашим читателям, у генпродюсера одного очень крупного телеканала есть такая присказка: «Е…м, гадаем, ворожим, поем в любой тональности». Это, наверное, самое точное описание того, чем мы занимаемся: музыкальные, развлекательные, расследовательские проекты, таблоиды, качественная журналистика…

— Программы, направленные на разные аудитории.

— Нет убедительных доказательств, что одни и те же люди одновременно не смотрят «Русские сенсации» и «Центральное телевидение». Представьте, что в вашем районе находится огромный супермаркет. В нем есть, например, бутик Dolce & Gabbana, а также магазин Zara, а также — «все носки по 10 рублей». Должен ли посетитель бутика Dolce & Gabbana презирать того, кто покупает носки по 10 рублей, и наоборот? Сомневаюсь. Любой федеральный канал, который предпослан широкой аудитории — от пионеров до пенсионеров, является супермаркетом.

— Все-таки то, что вы находитесь на месте магазина, накладывает отпечаток… «Первый канал» и канал «Россия 1» всегда ориентировались на широкую аудиторию, а НТВ прежде — на менее широкую, но более качественную.

— Я скажу вещь спорную, возможно, даже вздорную. Но это то, во что я верю как продюсер и что помогает мне не ошибаться, когда я делаю новые проекты. Для меня НТВ — телевидение несогласных. Не в том узком смысле, который вкладывает в понятие «несогласные» Гарри Кимович Каспаров. Несогласных в более широком смысле. Нас всегда смотрят люди беспокойные, желающие докопаться до сути. Это могут быть люди, которые хотят, чтобы им показали то, что скрыто в «Программе максимум». А могут быть те, кто смотрит программу «Центральное телевидение» (кстати, рейтинги у этих программ сопоставимые). Объединяет зрителей одно: они не хотят смотреть пусть и качественно сделанные, но полуфабрикаты, в которых нет смысла, простите, второго семантического дна. В этом отношении для меня (именно как продюсера — подчеркну это) «Программа максимум» и «Центральное телевидение» не сильно отличаются друг от друга.

— Какое, простите теперь вы, второе семантическое дно в «Программе максимум»?

— «Программа максимум» на определенном этапе, пять лет назад, предоставляла зрителю гораздо более широкую картину мира, чем другие информационные программы. А в последнее время в ней выходили сюжеты, которые стали бы, возможно, лучшим украшением выпуска «Центрального телевидения». Просто определенная часть аудитории этого не замечала.

Социальная телесеть

— Нынешний телесезон примечателен для НТВ тем, что в программе «Центральное телевидение» стало можно показывать то, что прежде позволялось только каналу РЕН. Если модернизировать старый образ окна и форточки, то на всех каналах установлены стеклопакеты, и информационный шум общества в новостные и итоговые программы почти не проникает. А вам, видимо, разрешили эти стеклопакеты приоткрыть.

— Я с вами не соглашусь. Один мой друг, телезритель Леонид из Москвы (Леонид Геннадьевич Парфенов) однажды мне сказал: «Я работаю в журналистике уже несколько десятков лет и каждый раз от разных людей слышу одно и то же: «Старик, ты пойми, сейчас не лучшие времена для журналистики». Но если ничего не предпринимать, значит, другие времена и не наступят?» Я эти слова всегда держу в голове. В случае с «Центральным телевидением» нам удалось создать новый тип информационной программы. Мы чуть ли не полгода придумывали «Центральное телевидение». Я понимал, что у нас должен быть шум времени. И показалось, что жанр информационного шоу, которое существует в Америке, в Англии, в Италии, стоит попробовать и у нас. Все итоговые программы на российских каналах — родом из 90-х: основательный ведущий в студии, большой кирпичеобразный репортаж, потом фундаментальное интервью в галстуках. Эта форма давным-давно устарела. Скорость поглощения информации изменилась. Очень хотелось сделать программу, как окна в компьютере: вы можете одновременно читать про расстрел Буданова, досматривать ролик из «Большой разницы», а также проглядывать отзывы на фильм «Древо жизни». Когда мы задумывали эту программу, только-только начинался русский Facebook. И очень много его фишек мы перенесли в «Центральное телевидение». Я сказал ребятам: «Если в течение дня мы друг другу пересылаем какие-то ссылки, фотки и если нам это интересно, наверняка это будет интересно и зрителям. Давайте покажем». Был сформулирован главный принцип: что интересно, то и показываем. А потом мы поняли основной критерий отбора материала в «ЦТ»: все, что обсуждают люди — неважно, хорошее, плохое, глупое, высокое, и неважно, где обсуждают — в блогах ли, в очередях ли,— мы должны показывать. Но этому принципу надо следовать. Если люди обсуждают тему, то мытьем или катаньем мы должны о ней рассказать. Чистая журналистика, ничего лишнего. Помните, как у Довлатова о Пушкине? «Не монархист, не заговорщик, не христианин — он… сочувствовал движению жизни в целом». Мы сочувствуем движению жизни в целом.

— Вы всегда старались теоретически обосновать то, что делаете. В 2006 году вы считали: «Инфотейнмент умер. Теперь — шоктейнмент». Но о «Центральном телевидении» вы стали говорить как о продолжателе традиций инфотейнмента на современном этапе.

— Это вообще-то тема для диссертации. Шоктейнмент процветает. Но если тогда, в 2006-м, помыслить что-то другое было трудно, то сейчас возможно. «Центральное телевидение» — программа, несущая и развивающая заповеди инфотейнмента, программа эпохи социальных сетей.

«Мочить» в эфире?

— Как объяснить, что в рамках одной вашей дирекции в этом сезоне возможен был, к примеру, разоблачающий фильм «Дорогая Елена Николаевна» (в рамках «Русских сенсаций») и взвешенное интервью с Еленой Батуриной в программе «Центральное телевидение» или программа «НТВшники» о Борисе Ельцине со знаком «плюс» и о Горбачеве — со знаком «минус»…

— Все эти оценки — ваши. Но после фильма «Дорогая Елена Николаевна» Батурина в одном из интервью сказала, что фильм ей понравился и что он был скорее в ее пользу. Я и с этим-то не согласен. Что касается «Центрального телевидения», мы просто позвонили ей и поговорили. Когда готовился фильм «Дорогая Елена Николаевна», мы обращались в «Интеко», но нам в интервью было отказано.

— Важно, с какой целью делается программа.

— Цель всегда одна — информирование зрителя. Конечно, разговор двух людей всегда менее формален, чем фильм. Это вопрос технологий. В случае с программой о Ельцине мы вели долгие переговоры, и семья Бориса Николаевича согласилась принять в ней участие: пришли и Наина Иосифовна, и Татьяна Дьяченко, пришли их друзья — люди, которые на телевидение, в общем-то, не ходят. Вплоть до Александра Волошина, что вообще является сенсацией. Такой состав участников диктовал форму вечера воспоминаний. Что касается программы о Горбачеве, Михаил Сергеевич не захотел принимать в ней участие. Поэтому решили говорить о наследии Горбачева: кто же он все-таки — человек, разваливший Советский Союз или пришедший дать нам свободу? Гости были приглашены поровну и с одной, и с другой стороны. Более убедительными оказались те, кто считает, что — разваливший Советский Союз. Не стоит цель кого-то «мочить» или обелять. Стоит цель сделать интересную программу, которую бы обсуждали. И если это получается, значит, я как ее создатель выполнил задачу. А что мне приписывает народная молва — «со знаком плюс» или «со знаком минус» — мне пох…

Телевизионный Шнур

— Несколько лет назад в одном из интервью вы говорили: «У американцев есть такая журналистика, так называемый культ селебритиз. Селебритиз — это не значит звезды-п…зды, как у нас, а способность увидеть в конкретной частной истории общий интерес. За этим будущее». Это будущее уже наступило?

— В том смысле, о котором я говорил тогда, оно только сейчас наступает. Вспомните пилотов, которые посадили в тайге самолет. Что было бы раньше? В какой-нибудь итоговой программе сделали бы о них сюжет. А мы с них начинаем выпуск «Центрального телевидения»: пилоты в студии, встречаются с пассажирами, делятся эмоциями, вместе пьют шампанское. Это очень по-американски. Это вообще очень по-человечески. Просто наши люди более закрытые — и у них на то есть основания, они в России живут и помнят, почему не надо высовываться. Когда я говорил о культе селебритиз, я говорил не о Жанне Фриске, я говорил о том, как медиа в мгновение ока могут из обычного человека создать звезду.

— Но при этом все условные жанны фриске продолжают занимать значительное место на НТВ.

— Они во всем мире — герои таблоидов. И любое таблоидное шоу не может существовать без них.

— Пару недель назад Филипп Киркоров был в прайм-тайм в трех программах подряд: «Программе максимум», в «Русских сенсациях» и в программе «Ты не поверишь!» (хотя последняя — производства не вашей дирекции)… Канал одних и тех же персон, одни и те же кадры по многу раз показывает в разных проектах.

— Давайте посчитаем, сколько раз были показаны одни и те же кадры с Гагариным и словами «Поехали!».

— Вы полагаете, это можно сравнивать?

— Нет. Но с точки зрения тиражирования СМИ определенных образов это то же самое. Когда ты занимаешься телевидением, у тебя есть несколько предложенных обстоятельств. И первое из них: мы — коммерческий телеканал. Моя задача делать проекты неубыточными. Возвращаясь к вашему вопросу о двух Николаях Картозия. Давайте разделять профессиональный и личный пласт. Как профессионалу мне, о чем я уже говорил, интересно делать любой проект. И есть личное отношение: тот или иной проект мне может нравиться в большей или меньшей степени. Я придумываю форму, формулирую принципы, философию проекта, ставлю его на ноги, а дальше он идет сам (я вообще сейчас занимаюсь проектами 2012/13 года). Возникает вопрос: значит, и публичную казнь ты бы сделал, или — трансляцию гей-парада? Нет, не стал бы.

— Недавно в «Русских сенсациях» Шнур, который давал интервью лежа в постели, в какой-то момент расстегнул штаны и достал то, что попалось под руку…

— Это интервью он давал не нам, а местной журналистке.

— Но вы его показали.

— Шнур был с похмелья, и его сильно раздражали глупые вопросы. Как человек эпатирующий, он сказал: «А давайте я лучше… покажу». Таков кумир. Что вас смущает? Вы мне напоминаете барышню из Смольного, которая зашла в магазин купить бегонии, но случайно завернула в секс-шоп и упала в обморок.

— Я просто пытаюсь понять границы: гей-парад — нет, а Шнур в постели — да…

— Давайте хоть здесь разделим эстетику и этику. Шнур эпатирует публику, это часть его имиджа. В определенных программах это уместно. А вот чего бы я никогда не стал делать — рассказывать заведомую ложь, идти на сознательную подлость. Поэтому мне такие проекты никто никогда не предлагал. Если бы предложили, я покинул бы телекомпанию.

Не мейнстрим не в прайм-тайм

— Вы упомянули о том, что занимаетесь сейчас проектами 2012/13 года. О чем идет речь?

— Среди этих проектов есть как крупные развлекательные шоу и юмористические программы, так и совершенно камерные жанры, которые меня занимают. Первое — мокьюментари (псевдодокументальный фильм). Нечто среднее между Майклом Муром и «Боратом». И второе — ночное вещание. Как человеку, которому все время приходится выдерживать праймовую осанку, жестко конкурировать, мне хочется сделать программы более расслабленные, расширяющие горизонты. Не зрительские, наши прежде всего. Моя мечта — возродить в каком-то смысле «Антропологию». Программу, где могут появляться не массовые, но крайне интересные люди. Кстати, у нас в этом сезоне была маленькая незаметная победа на «Центральном телевидении». Мы стали давать эфир музыкантам и исполнителям, которых в прайм-тайм на федеральном канале показывают только в том случае, если они умерли или у них случался 90-летний юбилей и они до него дожили. Мы подумали: можно сделать их выступление продолжением информационной картины недели, чтобы песни подходили по смыслу. И поехало: Алина Орлова, Елена Камбурова, Юлий Ким… Мы показываем этих артистов в прайм-тайм, и цифры говорят о том, что никто не уходит от телевизора. Значит, просто прежде на федеральных каналах это не умели готовить. Я думаю, что и в других случаях дело в том же. Например, есть 25-летняя поэтесса Вера Полозкова. Кто-то считает ее графоманкой, литературным Димой Биланом, а кто-то, наоборот, называет новой Цветаевой. Я где-то посередине. Очень хочется показать телезрителям Веру Полозкову. Где? Делать о ней большой сюжет — странно, массовая аудитория его смотреть не будет. А вот с каким-то стихотворением показать в «Центральном телевидении» или пригласить в ночную программу… Если мы сегодня не будем смотреть парад немейнстримного искусства, то мы все замрем в окаменелом хороводе вокруг Надежды Кадышевой.

— Пока вы расширили круг немейнстримного искусства за счет ресторана и устроили конкурс ресторанных певцов в программе «Песня для вашего столика». Вы же проводите не конкурс оперных певцов.